В зал ресторана вошел высокий лощеный молодой человек с длинными черными волосами, перевязанными алой лентой. Взгляд его был холоден и остр как лезвие клинка. Он подошел к одному из одиночных столиков, с живописным видом из окна на серую мостовую, и сел за него, ожидая официанта. Его неизменный чемоданчик был заботливо поставлен под стол. Грель был сегодня расположен к кротости окружающих, настроение одного из лучших хирургов было гаденьким, зато великолепно вписывалось в данные погодные условия. Если бы было что-либо яркое, то наш герой, вероятно посодействовал тому, чтобы этот самый «раздражающий элемент» был уничтожен если не сию минуту, то уж в этот день точно. Весь день он был спокоен, разве что это его состояние превращало его подчиненных в ярых параноиков. Когда их начальник был так холодно спокоен, то это означало, что у того с утра не заладилось с настроением. Возможно, приказ с выше не добавил ему радости, или родные позвонили и «обрадовали» неожиданным приездом, или он влюбился отчаянно и страстно, но его чувства отвергли. Последнее и самое абсурдное предположение исходило из уст юных созданий женского полу, работающих медсестрами. Фигура нашего хирурга была покрыта тайной, о его личной жизни было вообще ничего не известно. Работающие продолжительный срок бок о бок с Грелем знали, что в такие моменты лучше вообще не смотреть на данного субъекта, и ни в коем случае не посылать сочувствующие взгляды, а заговаривать по существу.
Тем не менее сегодняшний рабочий день ничем не отличался от двух ему предшествующих, Сатклиф провел четыре операции, несколько осмотров, обход больных и составив план на день завтрашний покинул больницу около 17.45. Возможно, молодые хирурги и трясутся перед операцией, но те кто делает это уже далеко не первый раз, вполне себе спокоен. Он просто уже не относится к оперируемому как к человеку или вообще живому существу, скорее как к машине у которой проблемы с определенными деталями внутри. Грель старался выполнять свою работу кропотливо и тщательно, чтобы потом не было нареканий, все же под его скальпель ложились имеющие ценность для Рейха личности.
После обычного по тяжести дня, Грель не пошел домой, а переодевшись в гражданскую одежду отправился в ресторан. Зачем? Возможно, кто-нибудь подумал что на свидание, но наш хирург не был героем мелодрамы, поэтому направился он сюда лишь из-за того, чтобы развеять свое дурное настроение, которое, порядком, раздражало и его самого.   
«Tausend Teufel! Скучно! Кажется, что я попал в какой-то временной застой. Каждый день я просыпаюсь в шесть утра, делаю зарядку, привожу себя в порядок, завтракаю и иду на работу. Там тоже тоска, ни одного шпиона или хотя бы, кого-нибудь с намеком на этот самый шпионаж, я бы тогда не усыпил его наркозом, а лишь расслабил бы тело. Получилась бы отличная пытка, это так прекрасно когда клиент чувствует каждый росчерк твоего скальпеля, вначале они так забавны, мнят себя сильными, не кричат, но рано или поздно невыносимая боль развязываем им языки. В крови все равны, как и в смерти. Все только и умеют что говорить, о том, что смерть им не страшна. Да они даже и смерти не видели, мой операционный стол равняет всех. Крики - музыка для моих ушей. Я уже не говорю о вечерних пиршествах, но пока приходится довольствоваться, операциями моих коллег, которых я и сам не хотел бы мучить. Уже несколько дней никаких новых заданий, как же я устал. Эта серость давит на меня подобно океану, думаю, если бы я погружался на самое дно, то ощутил бы тяжесть водного слоя, который бы не давал мне всплыть. Я как то читал, что если человек опуститься на самое дно то его грудная клетка хруснет, и сам он превратится в ничто. Интересно, это слухи или правда? Нужно будет поинтересоваться? Почему я не пошел в исследователи, у них работа в наш век весьма интересна, столько биоматериала, испытывай что хочешь…»
Его взгляд слегка смягчился, став почти мечтательным. Официантка подошла почти не заметно и положила перед мужчиной меню. Грель взял его и принялся изучать, думая чтобы себе заказать.